Домашняя Голгофа

Мне было 8 лет, и отчим тогда бил меня уже регулярно, а не только по праздникам. Сначала я думала, что за меня заступится мама. Отчим был для неё по всем меркам выгодной партией. С домом, деньгами, руками из того места, да ещё и взял с довеском. То есть, со мной. Золото, а не мужик. Окружение шипело: хватай, кому ты нужна ещё с ребёнком? Она и схватила.

Светлана Израйлева

Год он не пил, а как только родился брат, понеслось. Пьяный, с перекошенным лицом и вытаращенными глазами, отчим сжимал кулаки, скрипел зубами, зверел и входил в раж, размазывая по стенам молодую женщину и девчонку. В тот день он нашёл двойку у меня в тетради и пошёл за скакалкой на двор, чтобы «проучить» меня. Я слышала приближающиеся тяжелые шаги и, зная, что меня сейчас ждет, пряталась за маму. «За дело можно», – сказала она и сделала шаг в сторону. В тот момент я поняла, что она никогда не сможет меня защитить. Чтобы хоть как-то показать свое сопротивление, я решила, что как Зоя Космодемьянская вытерплю все с достоинством, чтобы не доставлять ему удовольствие. Через 10 минут ударной педагогики я уже визжала, как резаный поросенок, ненавидя себя за то, что я не Зоя. На следующий день я не пошла в школу, потому что не могла сесть на стул, и следы от скакалки выглядывали из формы.

Тогда я стала ждать папу. Я ждала, что он узнает, как мне плохо, приедет, навтыкает за меня по первое число и заберет с собой. Папа не приехал ни тогда, ни в ближайшие 30 лет.

И тогда я стала просить Бога, чтобы он помог мне. Но он не помогал. Я подумала, что Бог не делает ничего просто так, и мне надо заплатить. Я обещала отдать ему все свои конфеты, потом обещала не есть конфеты, потом заверяла, что буду хорошо учиться, потом, потом, потом.

***

Пока я ждала Бога, научилась определять будущее по повороту ключа в замочной скважине. Учителя не ставили мне плохие оценки в тетради и дневники. Все знали и делали вид, что не знали. Я миллион раз просила мать, давай уйдем. Она плакала и говорила: «Кому я нужна с двумя детьми, как мне вас прокормить, да и корову жалко». И я поняла, что женщины слабые и зависимые, корова ценнее, а я обуза.

Один раз отчима пьяного за рулем мотоцикла остановила тогда еще милиция, инспекторы пришли в дом и потребовали у мамы отдать его права. Она со страху отдала. Менты взяли с него денег и отпустили в соседней деревне. Он вернулся, вышиб маме зубы прикладом, сжег все наши документы и мою игру «Монополия», на которую я копила полгода.

Менты были моей последней надеждой. После этого я перестала просить. Я не просила, когда он стрелял нам в спину, когда поджигал в квартире или грозился утопить в проруби. Я не просила, когда он убил мою собаку, а потом ее щенков. А может, наоборот. Я не просила, когда он выгнал нас в декабре в мороз, и мы ночевали в заброшенном доме, обнявшись втроем на одной кровати. И моя рука не дрогнула бы в христианском милосердии, когда я уже подростком занесла кочергу над его лысым темечком, если бы мать не закричала: «Светка, не смей! Посадят!» Я была агрессивна в пубертате, дралась, и меня даже исключили из школы. На учёт в комиссию по делам несовершеннолетних не поставили, но инспектор однажды приходила почитать мне морали для профилактики. Отчим выкинул ее за шиворот с крыльца. Она ушла и больше не возвращалась. А я осталась там.

Мы ушли от него, только когда мне было уже 16. В один день, в чем были и в никуда. Я ходила в школу в одной и то же одежде, потому что отчим не отдал нам даже смену белья. У нас не было денег, еды, жилья. Помогли односельчане: одни пустили жить в старый дом, другие потянулись в него с авоськами картошки, банками квашеной капусты и соленых огурцов. Мне было невыносимо стыдно принимать все это, но я знала: одно слово – и мать вернётся назад. А кому она ещё нужна – разведёнка с двумя детьми, и как ей их прокормить?

***

Отчима в итоге посадили. Он что-то украл в колхозе. А я начала снова креститься в церкви лишь пару лет назад. Это все, что я знаю про систему, реестры, контроль, опеку и закон. Ещё я хорошо знаю сочувствующих и высоко моральных, которые громко негодуют, говорят правильными лозунгами и закрывают поплотнее окна, когда слышат крик «Помогите!». Которые стучат по батарее, потому что семейный скандал мешает спать, а утром обсуждают с соседом-буяном тачки. Которые жалеют детей из неблагополучных семей, но своим запрещают с ними дружить и водить их домой. Которые сначала говорят: «Ау, часики тикают», – а потом: «Каким местом думала, шалава?» Которые сейчас клеймят бедную мать, потерявшую своих детей, а завтра закроют глаза на синяк у коллеги.

***

И вот я читаю дикие новости из Рыбинска. 40-летний мужик зарезал двух сестер – девочек 13 и 8 лет. Что сейчас переживает мать, представить невозможно и не нужно.

Кроме общего шока, крутятся две мысли:

1. Из-за одного негодяя город сейчас неделю будут упоминать в СМИ и пабликах в связке с убийством, и кому-то он так и запомнится;
2. Не надо бояться выпускать детей на улицу. Кошмар творится за закрытыми дверями.

Трагедия в Рыбинске – это гипербола того кошмара домашнего насилия, которое творится каждый день рядом. Одна лишь разница: Молчанов вполне может быть психически болен, но тысячи других, избивающих и унижающих своих жён, детей и матерей, вполне себе здоровы. И вы их знаете. Разве кто-то реально считает, что эта несчастная женщина везла своих девочек на убой? Она просто хотела для себя и для них лучшей жизни. Чтобы все, как у людей. И каждый, кто сейчас, гадко самоутверждаясь, пишет: «Я бы на ее месте никогда…», – сходите в храм, поставьте свечку, поблагодарите небо, что вы не на ее месте. И замолчите.

Р.S. Как я это пережила? Я не знала, что это ненормально. У меня все было, как у людей.

***

– Ты взорвала «Фейсбук». Пять тысяч лайков, тысяча репостов, столько же комментариев. Это круто! – говорят мне друзья и даже поздравляют.

А по мне так совсем не круто. Это грустно так, что щемит и не вздохнуть. Сколько вас, израненных, подбитых, недоверчивых и застёгнутых на все пуговицы. Вы пишете из разных городов и даже стран, говорите, что знаете мои чувства и понимаете, о чем я. А я сожалею, что вы знаете и понимаете, что пережили аналогичное или переживаете сейчас.

Но жалость это когда видишь только боль. А я вижу ещё и силу во многих из вас. Тот врожденный ресурс, тот внутренний свет, который позволил вылезти из мрачного колодца страха, перевернуть страницу и сохранить улыбку.

Я благодарю вас всех за поддержку и осуждение, за чуткость и неверие, за эмпатию и критику, за заботу и желание уколоть. Любая рефлексия говорит о способности чувствовать, реагировать, ощущать. Именно неравнодушие – сигнал о том, что ты живой пульсирующий человек, а не дохлая кроличья лапка. А тональность этих сигналов – лишь личная система ценностей, знаний и опыта каждого.

Я не хотела ничего взрывать. Я рассказала свою историю, потому что мне надоело. Надоело тащить прошлое в будущее. Надоело оборачиваться и ждать удара. Надоело бояться, жить в стойке и носить броню. А знаете, без неё совсем не страшно. И даже легко.

***

Обижаюсь ли я на мать? Нет. Я ее люблю. Оправдываю ли? Нет. Она сама выбрала себе путь жертвы, но я не обязана его повторять.

Простила ли я отчима? Нет. Я периодически проваливаюсь в злость, обиды и жалость к себе. Но злость и обиды разрушают не его, а меня, и жалость – это когда только боль. А я не хочу только боль. Я хочу счастье, радость, вкус жизни, здоровую психику и шоколадное мороженое. Будете?