Старые фотографии

Я вспоминал его на днях. Думал, что неплохо было бы его увидеть. Накануне нашел наши старые снимки. Не успел. Очень жалею, что не поторопился. Как жалею о том, что не находил в последние годы времени на Адалло. Люди-истории уходят одномоментно, навсегда оставляя в твоём сердце пустой стул. И только воспоминания, как хвост кометы потом догонят тебя в твоей унылой повседневности.

Заур Газиев

Я смутно пытаюсь вспомнить, как мы познакомились с Орханом Джемалем. Не помню! Вероятно, на каких-то из круглых столов или правозащитных конференций, коих в нулевые годы было много. Это сейчас пустота и имитация бурной деятельности плюс аресты. А тогда Дагестан был интересен всем. Сюда приезжали иностранные журналисты чуть ли не каждую неделю, и для меня, наполовину безработного, фиксерство давало возможность не только продолжать ремонт в квартире, но и расширять свой кругозор. Я так и не вспомнил, как мы познакомились с Орханом, но с самого начала было ощущение, что этого человека я знаю всю жизнь. С ним было тепло и спокойно. Общаясь с людьми, он был добр и искренен. Орхан знал всех, и ему рассказывали всё. Мне кажется, что не было человека, который бы не поделился с ним теми данными, которыми обладал.

Был один такой летний вечер, когда он пришел ко мне домой. И нашим разговорам не было конца. Накануне моя кошка окотилась, и когда мои дети принесли ему котят, он брал их в руки и, кажется, становился ещё добрее. Мои дети общались с ним, как будто он был у нас в доме частым гостем. Моя супруга порезала и почистила для нас арбуз. И пока мы его ели, моя дочь ходила и незаметно нас снимала. Вроде садились за стол, когда ещё не было поздно, а вставали из-за него, когда уже солнце поднималось над морем…

Эти снимки я и обнаружил на днях – они лежали себе преспокойненько в папках на старом компе. Думал, что когда буду в Москве, обязательно позвоню ему и узнаю, как дела. Сколько воспоминаний сразу навеяло… В последние годы мы с ним не виделись и не общались. Наверное, для этого не было причин. У меня ведь не было той информации, которая нужна была ему или его тогдашней жене Ирине Гордиенко. И когда кто-то из них задавал мне вопросы, я честно отвечал, что у меня нет сведений. Из-за этого я даже чувствовал какую-то неловкость. А они, наверное, думали, что я всё знаю, но скрываю. Ну, а с другой стороны, если ты не можешь быть полезным человеку, то не нужно расходовать его время на себя. Во всяком случае, так будет честнее. Да и вообще, когда мы с ним виделись, мне хотелось больше слушать, чем говорить. Он был удивительный рассказчик. И ему было что рассказать. Про Гимры он мог говорить часами. Его истории были наполнены реальностью, о которой, живя в Дагестане, я вообще ничего не знал. Да и откуда мне это было знать – мой круг общения никак не соприкасался с теми, кто на самом деле творил историю того времени. У Орхана же всё было иначе. Люди, которых у нас называли салафитами, считали его своим и говорили ему всё. Как ни странно, и к силовикам он заходил свободно и им тоже задавал вопросы, а они, в свою очередь, от него ничего не скрывали.

Однажды он мне рассказал о том, как ему помогли ливийские рокеры-байкеры. Это была невероятно интересная история. Он восхищался людьми и никого никогда не осуждал. Наверное, по сути, он был солдат. И слова «военный корреспондент» в его характеристике были самым точным определением. О войне он знал всё: «Самое мерзкое в чеченской войне это то, что люди озверели. Если в первую чеченскую повстанцы жалели русских ребят и зачастую отпускали их, то во вторую чеченскую всё было иначе. После всех кровавых зачисток мирного населения никакой жалости у них не оставалось. Людей лишили их человеческого начала, и война превратилась в ад»!

Я сидел и слушал его, понимая, что его слова – это тот опыт, который умные люди называют бесценным. На все времена. «Знаешь, люди, гораздо сложнее, чем кажутся. Мне столько плохого рассказывали про одного человека и вообще не советовали с ним связываться. Но я с ним познакомился. И всё оказалось совсем не так, как говорили. То, что о нём говорили, оказалось неправдой? – Нет, всё подтвердилось, но было ещё кое-что, что меняло всю картину полностью. В этом человеке было и много положительных качеств, которые меняли его восприятие. Вот сейчас я не возьмусь судить о том, хороший тот или иной человек или плохой».

Он рассказывал свою историю первой и второй чеченских войн. Он показывал мне фотографии пыток на стадионе в каком-то чеченском населённом пункте, и это было просто невыносимо. После разговоров с этим человеком я приходил к пониманию библейского выражения «Во многой мудрости много печали».

Весть о том, что Орхан ушел, не стала громом среди ясного неба. На самом деле он прекрасно знал, чем занимался. И все его рассказы говорили о том, что он всё время ходит по краю пропасти. Слушая его, я часто ловил себя на мысли, что это и было смыслом его жизни. Конечно, он любил своего сына и, несомненно, был хорошим отцом, но профессия журналиста никогда не позволит взять в нашей жизни вверх чему-то другому. Наша профессия — это диагноз, это боль, это наркотик…

В этой проклятой Центральноафриканской Республике его интересовала история частных военных компаний. Но хотели ли эти частные военные компании, чтобы их история была предана огласке? Конечно, нет! Люди, делающие свой бизнес на крови, не пожалеют ни талантливого журналиста, ни талантливого оператора, ни гениального режиссёра. Могли ли их убить с целью ограбления местные – вполне возможно. Это одна из беднейших стран в мире. Доход на душу населения здесь 30$ в месяц. Но кто-то навёл на съёмочную группу. И сомнений в том, кто это сделал, – нет. Тем более что прилететь в эту страну и остаться незамеченным просто невозможно…

И вот их тела доставлены в столицу ЦАР Банги и опознаны. Страница с именем Орхан Джемаль перевёрнута. Наверное, в жизни он был не только таким, каким видел или хотел видеть я. Наверное, в нём было ещё что-то, чего мне знать не хочется и не нужно. Светлая память Орхану Джемалю. Смотрю фотографии и помню только хорошее.