122119519067

У разных людей события, произошедшие в их жизни, ассоциируются с совершенно разными вещами и явлениями – с именами, запахами, настроением. Для меня каждому событию в моей жизни присущ определенный цвет. Февраль-апрель 2001 года, когда меня развели «родственники», я помню в серых тонах – от черного до грязно-серого, июль 2001 года, время бесполезной спецоперации, был желтым. А январь 2002 года – белым и чистым.

Саид Ниналалов

Радость, счастье освобождения от того, что давило и душило без малого два бесконечных года, – эти чувства переполняли нас. Мой брат Гасан был дома. Все беды, как тогда казалось, были позади. Я кипел желанием работать. Были силы, была бьющая через край энергия, было понимание, что теперь мы свободны и можем все! Тем более что мой новый партнер Мугад говорил о долгосрочном инвестировании и о блестящих возможностях для развития.

Новый партнер возник в связи с тем, что для освобождения Гасана нужны были деньги, которых не было. Был только сам бизнес, пошатнувшийся за эти два года, но пока еще достаточно устойчивый. И в него включились новые люди. Между мной и Мугадом стоял еще один партнер. Это был Багомед – глава администрации одного из районов Дагестана, а за Мугадом маячили тени всесильных олигархов – братьев Белаевых. Со старшим из них, Абдулом, он учился со мной в одной группе в Государственном институте управления, я делил комнату в общежитии и с тех времен уже не расставался, сопровождая и поддерживая его в восхождении к вершинам богатства и власти.

Мугада я знал как родственника Багомеда, от того же Багомеда слышал, что мы с Мугадом, точнее наши деды, – старые кунаки. Его дед, приезжая в Кубачи, останавливался у нашего дедушки. И наоборот. В те годы кунаки были ближе, чем родственники. Мугад часто встречал нас с Багомедом, решал с ним какие-то дела, устраивал в гостиницу, приезжал за ним по утрам и возил по городу.

Как-то мы прилетели в Москву, и Мугад сразу нас повез пообедать в японский ресторан. Багомед долго мучился с палочками, у него никак не получалось донести суши до рта. Потом он взял вилку и долго пробовал роллы и сашими, запивая все мисо-супом. Японскую рисовую водку сакэ Багомед попробовал, скривился и отставил от себя подальше. Через час он встал и сказал:

— Мугад, спасибо тебе, все было очень вкусно, а можно теперь мы поедем и нормально пообедаем?

В появлении новых партнеров я видел плюсы и минусы. Минус – в том, что на мою фирму, на плоды труда моего, моей семьи и друзей, накладывали руку совершенно посторонние люди. Плюс был в возможности подъема фирмы на новый уровень, привлечения реальных инвестиций в производство, в оборотные средства, в восстановление рынка, часть которого за два года ушла в руки вездесущих и пронырливых перекупщиков и посредников.

Омрачало общую картину то, что для получения первого кредита от банка, контролируемого Белаевыми, пришлось потратить огромное количество времени и нервов и заложить все, что возможно и невозможно – и товар на складах, и оборудование, и недвижимость. Но я это отнес на то, что банк есть банк, независимо от желания владельцев он работает так, как положено европейскому банку – со всеми документами, которые обязаны требовать от заемщиков банкиры.

Эту логику банкиров мне объяснил мой однокурсник по Российской академии народного хозяйства при правительстве РФ, с которым мы сидели за одной партой в 2003 году, хозяин небольшого банка в Краснодаре Алексей. С ним я случайно увиделся на Экономическом форуме в Сочи в сентябре 2006 года. Мы отметили встречу в небольшом ресторанчике и расспросили друг друга о том, кто и чем занимается:

— О, ты банкир! Здорово! А не бывает в твоем банке хороших и выгодных кредитов для друзей?

— Конечно, бывает! Но под особо большие залоги! Это для того, чтобы друг потом не потерялся и не перестал быть другом!

***

Весь январь прошел в радостной суете. Гости приезжали с поздравлениями. Гасан чувствовал себя хорошо, но о времени, которое провел в плену, рассказывал редко и очень скупо. Мы тоже старались не лезть к нему с расспросами. Несколько раз в день он делал комплекс специальных упражнений, чтобы восстановить мышцы ног, атрофировавшиеся за два года. И понемногу отъедался, медленно, но верно восстанавливая потерянные за время плена 30 кг.

Гасан был неприхотлив в еде, жаден до нее. До похищения, если он оставался дома один, ему было лень даже вытащить готовую еду из холодильника и разогреть, он предпочитал оставаться голодным, чем возиться с едой. После возвращения он не стал есть больше, надо было только, чтобы еда постоянно была под рукой, он постоянно должен был что-то жевать. И жевал он с каким-то пугающим сухим хрустом – как будто его организм не вырабатывал слюны.

В начале февраля мне позвонил Мугад:

— Есть предложение по Казахстану. Срочно вылетай, пожалуйста, в Москву. Оттуда полетим в Джаказгам. Там очень хорошие перспективы!

— А что за перспективы? Когда произносят это слово, в голову приходит только достаточно неприличный анекдот на эту тему.

— Там есть огромный медеплавильный комбинат, на котором выплавляют, кроме меди, золото и серебро. И эти драгоценные металлы как побочный продукт им не нужны. Мы будем получать у них металл и давать взамен нашу продукцию.

Слово «нашу» немного меня покоробило. Я еще не привык к таким формулировкам, но сердце мое возликовало: наконец, настоящее дело! Мы сможем радикально поднять обороты, выйти на серьезный уровень.

— Да, не забудь взять с собой какие-нибудь изделия. Если все срастется, подарим хозяину комбината, если нет, то отвезем обратно.

— В Москве вместе выберем, с этим проблем нет.

Мы выбрали несколько мелких женских украшений и большой винный сервиз с кувшином оригинальной формы авторской работы кубачинского мастера Абдусалама Араева. Серебряный сервиз с гравировкой и чернью весил под два килограмма, для него я специально заказывал хорошую деревянную упаковку, этот сервиз не было стыдно подарить любому высокопоставленному человеку.

***

На завтра мы вылетали в Алма-Ату. Все республики Советского Союза изощряются, переименовывая свои страны и города, но Алматы для нас всегда останется Алма-Атой. Вечером, чуть не оставив в накопителе огромную коробку с сервизом, которую долго и тщательно упаковывали в оберточную бумагу, чтобы не испортить при перевозке, мы поднялись по трапу в самолет.

В самолете у меня всегда одна программа – почитать, перекусить, поспать, долететь. Я не замечаю и не чувствую дискомфорта при качке от воздушных ям и при посадке. Самолет так самолет. Мугаду было скучно, и он активно окучивал уши стройной соседки по креслу Натальи, лет на 10 старше его. Когда подали напитки, его красноречие удвоилось: «Мы, ювелиры, – особые знатоки женской красоты».

Слегка удивившись (где ювелиры и где Мугад), я благополучно задремал.

Я служил полтора года в Ашхабаде, бывал в Ташкенте и Фергане, Азию представлял шумной, пыльной, жаркой и суетливой. Алма-Ата меня поразила своей абсолютной европейскостью. Начиная с аэропорта, все происходило четко и профессионально. Дороги в странах Европы отличаются отсутствием неизбежных в России рытвин и колдобин, слышен только легкий шелест колес по асфальту. Я не знаю в России города, который может похвастаться ровной дорогой без выбоин. В Европе дороги абсолютно чистые, там не бывает постоянных ремонтных работ, хотя движение не менее активное, чем в Москве. Именно такие дороги были и в Алма-Ате.

Нас встретил помощник Абдула Белаева, мы долго ехали по красивому, чистому и просторному городу. И вот заехали в парковую зону с небольшими коттеджами.

— Домик, в котором мы остановимся, обычно используется для сопровождения президента Путина, – шепнул мне Мугад. Мы побросали вещи и вышли погулять в парк.

— Какая сейчас программа? – спросил я.

— Мы едем кататься в «Медео», а вечером – встреча и ужин с Кином, хозяином медеплавильного комбината. Ночью вылетаем в Джаказгам.

«Медео» – каток на высоте три тысячи метров, это гораздо выше, чем наши Кубачи. Резкий холод охватил меня, погода была такая же, как у нас. Туман. Из него вынырнул Абдул Гаджиевич, невысокий молодой брюнет спортивного сложения. Он стоял на коротких горных лыжах, которыми, оказалось, владел в совершенстве.

— Берите лыжи и идите кататься! – сказал он нам.

С Абдулом Белаевым я уже был знаком – дважды попадал на обсуждение дагестанских проектов, входящих в федеральную адресную инвестиционную программу. Еще с 99 года мы с Багомедом пробивали там мой проект реконструкции Кубачинского комбината без особых результатов, точнее, вообще безрезультатно. Интересно было то, что были многих дагестанских объектов на финансирование которых ежегодно выделялись немалые средства, не существовало в природе.

Я катался на лыжах более двадцати лет назад, когда на втором курсе мы ездили с группой в лагерь отдыха «Архыз». Все воспоминания об этом сводились к одному: ты летишь по склону вниз, тебя сопровождают крики «лыжа, лыжа», а лыжи летят отдельно от тебя. Мугад, который чувствует себя уютно только за столом в ресторане, отказался за нас обоих. И мы поднялись по канатной дороге на самый верх. Там меня поразил маленький киоск на самой верхней площадке «Медео», где среди сувениров продавались и кубачинские серебряные браслеты. Затем мы долго катились на специальных санях, испытали немало острых ощущений от головокружительных поворотов в сплошном тумане.

***

Вечером в коттедже в большом зале накрыли ужин на 15 персон. Я неплохо знаю, в какой руке надо держать нож, в какой – вилку, какая вилка для рыбы, а какая – для мяса, но всякие дополнительные столовые приборы – пыточные инструменты для меня. Были ножи и вилки обычные, десертные, для рыбы, нож для масла и вилка для устриц. Я старался есть только то, для чего можно использовать обычные нож и вилку.

Абдул Гаджиевич подошел к нам со словами:

— Сейчас мы встречаемся с хозяином Джаказгамского медеплавильного комбината Кином, у меня с ним свои переговоры, потом мы вместе летим в Джаказгам, и там вы обговариваете с Андреем Ионовичем все ваши вопросы. Будьте внимательны: эти корейцы – ушлые и хитрые люди. Договаривайтесь так, чтобы вам было выгодно. Как подпишете протокол о намерениях, возвращайтесь в Москву.

Мне стало понятно, почему его хочется называть по имени-отчеству, хотя он на 6 лет младше меня. Ему было на тот момент 32 года. В двух словах он сумел объяснить всю программу наших действий. У этого человека была особая харизма, в его присутствии хотелось быть подтянутым и говорить только умные и правильные вещи.

Приехали Кин с супругой. Говорили тосты, ели, пили. Множество обслуги за спиной не давало расслабиться. Меня приятно удивила простота в общении олигархов, но я, произнося свой короткий спич, успел разбить бокал и получить неодобрительный взгляд супруги Кина. Ей, вместе со своим тостом, Мугад вручил мой серебряный набор женских украшений, цветисто расхваленный Абдулом Гаджиевичем.

Ночью мы выехали большим эскортом в аэропорт, там без особых проволочек погрузились в самолет. Это был частный самолет самого Абдула Белаева. Было интересно видеть практически пустой салон, в котором вальяжно расположились его хозяева – сам Абдул Гаджиевич, его помощники и охрана, гости. В самолете он еще раз проинструктировал Мугада:

— Завтра в обед с вами встретится Кин, мы с ним обо всем предварительно договорились.

***

В Джаказгаме одна из машин сопровождения Кина отвезла нас в небольшую пятиэтажную гостиницу.

— Гостиница тоже его, Кина, – прошептал мне Мугад, – как и половина города.

Проснулись мы поздно, никто нас не беспокоил. Спустились в ресторан, позавтракали и стали ждать. Я взял книгу. Мугад, вспомнив, что его соседка по рейсу Москва – Алма-Ата Наташа тоже собиралась в Джаказгам, начал названивать ей.

— Все, она уже здесь. Я договорился, вечером едем в ночной клуб.

— Клуб так клуб, дело надо делать, – пробурчал я.

Около часу в фойе началась суета. Метрдотель выбежал на крыльцо, угодливо кланяясь. Подъехали три джипа, из первого и третьего высыпали охранники, из второго вышел Кин и, что-то негромко рассказывая своему попутчику, вошел в фойе. Мугад быстрым шагом пошел ему навстречу, но вдруг был оттеснен ловким движением охранника. Мугад не успел сказать и слова. Кин, который прошел буквально в шаге от Мугада, не заметил или сделал вид, что не заметил его попытки подойти.

Кин с собеседником зашли VIP-зал ресторана. У дверей встали двое охранников. Мы, раскрыв рты, смотрели друг на друга.

— Что происходит, Мугад? Что это значит? – спросил я.

— Интересный народ эти корейцы: хочу – вижу, хочу – нет! Вообще ничего не понимаю.

— Звони Абдулу. Мы приехали в игры играть?

— Подождем вечера и позвоним.

На этом и сошлись.

Вечером поехали в клуб. Ночной клуб в маленьком городке в самом центре Казахстана. Это было приличное даже для Москвы место с красиво оформленным залом, удобными диванами, хорошей обслугой. Главное, что молодежь, которая там отдыхала, была, несмотря на разрез глаз, вполне европейской. Разговоры, которые там велись, поведение отдыхающих и танцующих могло быть примером и для москвичей, я не говорю уже о Махачкале.

Через полчаса появилась Наташа, и началось веселье. У Мугада оказалась интересная особенность: если у тебя в кармане есть деньги, он воспринимает это как его личное упущение – их обязательно нужно пропить, прокутить, проесть. В тот момент, когда они кончаются, ты должен найти новые деньги. И начать все сначала. Эта трата денег продолжается до того, пока у тебя не кончаются резервы. У него самого деньги бывали редко, но когда бывали, то он к ним относился так же, как и к чужим, то есть тратил «до талова». Я, думая о грандиозных перспективах казахского и корейского бизнеса и считая обеденное происшествие досадной нелепостью, денег не жалел, хотя их было немного.

В разгар веселья ему позвонил Абдул. Мугад, извинившись, вышел на улицу и через минуту вернулся:

— Завтра утром нам позвонят и пригласят на комбинат. Там и пройдут переговоры.

***

В пять утра мы были в гостинице. С девяти до десяти я безуспешно будил заснувшего в одежде Мугада, который вскакивал, что-то бормотал, потом снова падал на кровать. Никто нам не звонил.

В десять я вышел из гостиницы и долго смотрел на огромный комплекс зданий и сооружений Джаказгамского медеплавильного комбината с деловито изрыгающими дым и огонь трубами. «Кафка, где ты со своим «Замком»?» – думал я. Комбинат был далек, недостижим и непостижим. Так же далек и непостижим был казахский олигарх Кин, с которым позавчера мы сидели за одним столом, который вчера прошел мимо нас.

В обед позвонили и скороговоркой сказали:

— Это вы прилетели с Белаевым? Вашим вопросом занимается наш сотрудник, он сегодня болеет. Завтра за вами заедут, ждите.

Я не успел ничего сказать, как соединение было отключено.

В три часа вскочил помятый и взъерошенный Мугад:

— Ты что меня не поднял? Я обещал Наташе пообедать с ней. Я же опоздаю.

— Я тут причем? Пить столько не надо! – огрызнулся я. – Иди, обедай, твое дело.

— А деньги? У меня они кончились, а позориться я не хочу.

— У меня осталось немного, чтобы в Москву вернуться. Их тратить я не могу.

— Дай! Не могу я перед женщиной краснеть.

Он вернулся около девяти вечера довольный. Видимо, роман развивался в нужном направлении.

— Ну что, попозже в клуб поедем?

— Мы сюда прилетели по клубам шастать и девок соблазнять? – не выдержал я. – Завтра утром нас везут на комбинат, ты забыл? И денег у меня нет никаких.

***

Восемь утра. Встали, умылись, позавтракали.

Девять часов. Тишина.

Десять. В номер влетает юрист Белаева Женя Певунов, который, как оказалось, жил этажом выше и готовил к подписанию какой-то договор между двумя олигархами.

— Мугад, мне звонил Абдул Гаджиевич, сказал, что сегодня вы обязательно встретитесь.

— Хорошо, столько времени ждали, еще подождем, только денег у нас нет уже на житье-бытье.

— Ничего, что-нибудь придумаем.

Женя вернулся к обеду и потянул нас в ресторан. Там, немного выпив и расслабившись, он сказал:

— Можно попросить, чтобы деньги переслали сюда, но это займет минимум пару дней. Лучше сами их добудем. Чтобы получить деньги, надо что-то продать. У вас есть что-нибудь?

— Только винный сервиз, две тысячи долларов стоит. Мы хотели его Кину подарить. Теперь уже точно не подарим, гори оно все огнем.

— Давайте сюда, я сейчас отвезу его в ювелирный и продам, даже больше возьму. Вы с вашими кавказскими уголовными рожами только напугаете продавцов. Оставайтесь, я сам все решу.

Через два часа он вернулся, таща с собой коробку с сервизом:

— Саид, я знаю точную цену твоему сервизу – двести долларов. Мне в магазине ее назвали! Ты в десять раз дороже хочешь получить!

— Кому ты его показывал? Не могли тебе такую цену назвать!

— Зачем показывать? Я коробку показал, описал его, а раскрывать упаковку не стал.

— А ты сам его видел, чтобы описывать?

Ответа не было.

***

Вечером, отчаявшись, Мугад начал звонить в Москву. После его короткого рассказа он услышал ответ Абдула:

— Уезжайте, ничего и никого не ждите, я сам разберусь.

Из этого города в Алма-Ату самолета нет. Есть только из Караганды. Мы решили найти такси до Караганды. Заняв у Жени тысячу долларов, в 12 ночи мы забрались в дряхлый «Москвич» и тронулись по степи. Я дремал, слушая то заунывную песню водителя, то жалобные крики шакалов. Исполинские тени вставали и исчезали по сторонам дороги.

В шесть утра мы были в Караганде. Об этом городе ничего не расскажу, мы проехали его под утро, приехали в аэропорт, оттуда сразу вылетели в Алма-Ату.

В Алма-Ате Мугаду прислали от Абдула Гаджиевича еще тысячу долларов, мы быстро купили билеты в Москву на завтра. День и ночь прошли в тумане: номер – ресторан – номер. Этот круговорот по программе Мугада продолжался до вылета в Москву.

***

Больше я с Абдулом Гаджиевичем по этому поводу не встречался.

Через две недели мне позвонили из Казахстана и спросили:

— Вы готовы производить для нас золотые изделия по цене 15 центов за грамм?

Это составляло менее 6 рублей. Это было в 10 раз меньше того, что получает самый никудышный мастер за один грамм работы в Махачкале.

— Конечно, нет! Эта цена никак нас не устраивает, – трубка собеседницы была брошена.

Через полгода из Казахстана пришло письмо такого содержания: мы готовы поставлять вам золото с тем, чтобы вы нам высылали готовые изделия. О Таможенном союзе России, Белоруссии и Казахстана в те годы речи еще не было. Толлинговые схемы – схемы ввоза сырья и вывоза готовых изделий за рубеж – не работали.

Ввозить металл и вывозить сделанные из него изделия не разрешали под совершенно абсурдным предлогом: вдруг изделия будут сделаны не из этого металла, а из другого. Объяснения, что драгоценный металл – это просто металл, что нет разницы, из этого или того куска изготовлены изделия, главное, чтобы изделие соответствовало заявленной пробе, не проходило.

— Мы должны твердо знать, что экспортируемое изделие изготовлено из ввезенного вами материала, – говорили упертые таможенники.

В ответ на это письмо я объяснил, что ввоз металла в Россию будет облагаться непомерными пошлинами. Лучше продать металл в Казахстане и на эти деньги приобрести золото в России, затем экспортировать готовые изделия в Казахстан.

Ответ был прост: такой вариант для нас неприемлем. Не в первый раз, но уже неприятно я был поражен деловыми качествами казахов, казахских корейцев. И в который раз я убедился в правильности слов о том, что большие деньги сильно меняют человека. И совсем не в лучшую сторону…

На этом моя первая казахская эпопея закончилась. Была еще и вторая, но с другими задачами и с другими героями.

 

Подпись под фото:

1. Алма-Аты с высоты птичьего полета

2. Медеплавильный комбинат