Покидая Дагестан

Говорят, что рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. Именно это и является причиной, по которой множество людей ищет себе новые места обитания, вопреки пословице «Где родился, там и пригодился».

Теймур Абдуллаев

Статистика, которая, как утверждали Ильф и Петров, знает все, поведала, что из трехмиллионного населения Дагестана примерно один миллион живет за его пределами. Живет постоянно, не помышляя о возвращении на родину.

***

Мне кажется, что самыми мобильными из дагестанцев в свое время были лакцы. Они еще в первой половине двадцатого века охотно переселялись в различные регионы СССР, расставшись с родными селами и покончив с тяжелым крестьянским трудом. Овладев востребованными профессиями, в качестве ювелиров, часовщиков, сапожников, лудильщиков, механиков, они находили применение своим ремеслам в любой точке страны, отличаясь трудолюбием, добросовестностью, качественной работой. Профессиональные одиночки, они не становились частью больших трудовых коллективов, предпочитая индивидуальную деятельность или работу в мелких артелях. Один из удивительных примеров – мастер, бывший ювелиром при дворе абиссинского негуса (эфиопского правителя). Их потомство с удовольствием овладевало теоретическими знаниями высших школ, становясь учеными, преподавателями вузов, известными врачами.

Эту традицию подхватили и представители других дагестанских народов. В одной из московских больниц мне встретились три дагестанских врача, один из которых вел занятия для студентов на кафедре внутренних болезней.

С 1960-х годов в Калмыкии работало множество дагестанских чабанов, в основном даргинцев. Их дети, выросшие там, считали своей родиной и калмыцкие степи, и Дагестан. Дагестанские нефтяники участвовали в освоении нефтяных запасов Западной Сибири, зачастую работая при этом не вахтовым методом, а оседая в местных поселках и городах.

***

Существует, собственно говоря, три типа миграции: внешняя (когда человек покидает страну), внутри страны, и внутренняя (когда человек живет на родине, но при этом его мировосприятие, цели и задачи идут вразрез с общей тенденцией).

Очень многие жители разочаровались в России, в ее будущем, в ее стабильности. Их можно понять, им можно посочувствовать и можно даже восхищаться их смелостью, подвигнувшей на переезд в страну, язык которой они никогда не смогут освоить, как свой родной.

Переезд внутри страны тоже был довольно драматичным событием в прежние времена. Уклад в Дагестане не был уж настолько патриархальным, как это сейчас многим представляется, но все-таки достаточно сильно отличался от общероссийского. Различия эти связаны в основном с тем, что наши молодые люди обладали меньшими свободами, за ними всегда наблюдало недремлющее родительское око. Возможно, поэтому выпускники дагестанских вузов, попадая по распределению в различные города СССР, с удовольствием обживались на новых местах, получали жилье как молодые специалисты и не стремились вернуться обратно. При этом существовал такой забавный парадокс: живя где-нибудь в Ленинграде, им постоянно казалось, что в Дагестане более правильный образ жизни, более чистый и целомудренный. Принцип «хорошо там, где нас нет» слегка отравлял им существование долгие годы, пока не происходила окончательная адаптация, а иногда она так и не происходила. У моего отца был друг юности, который всю жизнь прожил в Москве, стал доктором медицинских наук, но его все время тянуло на родину. Он купил квартиру в Махачкале с намерением жить здесь в теплое время года. Надо ли говорить, что больше одной-двух недель кряду он здесь не выдерживал, возвращался в привычные места – в Москву.

Те, кто уезжает в наши дни, уже не отягощены прежними предрассудками. Мы сами настолько дискредитировали собственный уклад жизни, что любое сравнение с тем, как живут в других регионах, будет не в нашу пользу. Многие говорят, что им нравится в центральной России, там люди проще, они лишены нашей агрессии, там никто не лезет в твои дела, там невозможно давить на других понтами. Как сказал один москвич, «Лексус» у них вовсе не показатель успешности, слишком многие могут позволить себе подобные автомобили.

Женщина, уехавшая на работу (именно на работу, а не на заработки – почувствуйте разницу) в Петербург, с нежностью и умилением рассказывает о его жителях и о самом городе. После взрыва в метро в Питере все население города сплотилось, как львиный прайд, стали внимательней друг к другу, к абсолютно незнакомым людям, выказывая готовность помочь в случае необходимости. У нее нет возможности заработать на квартиру в Петербурге, мучает разлука с детьми, однако она не собирается возвращаться. И таких людей – множество.

***

Внутренняя эмиграция – это особый образ жизни. Это удел самых слабых либо самых сильных людей нашего общества. Они живут так, как будто не существует плохих сторон в нашей жизни, и, если им доведется переехать, то сделают они это отнюдь не из хлебно-колбасных соображений. Такие люди были всегда и везде. И в гитлеровской Германии, и в Африке, и в местах лишения свободы. Свобода – это то, что у тебя внутри, как поется в популярной песне. У нас, в Дагестане, тоже таких немало. Это в основном люди искусства. Они не смотрят на то, что их деятельность менее востребована, нежели деятельность свадебных певцов, к примеру. И, наверное, они уверены, что рано или поздно их служение даст плоды. Люди подобной категории в случае, если они религиозны, часто становились миссионерами где-нибудь в Южной Америке или в черной Африке, отдавая свою жизнь просвещению и помощи полудиким племенам, относясь к ним, как к малым детям. Видимо, это наиболее достойная категория эмигрантов.

Треть дагестанцев проживает за пределами республики. Это не повод для переживаний, а наоборот – повод надеяться, что они достигнут успехов и, набрав определенную критическую массу, окажут положительное влияние и на нас, тех, кто остался.