Заложник-2

Я вообще не историк и не берусь пересказывать историю, о которой знаю только со слов других людей. Но если попробовать проанализировать то, что мы знаем с точки зрения современного человека, жизненного опыта, то может получиться интересное исследование, которое собственно говоря не о Джамалуддине и Шамиле. Оно вообще о людях. И драма жизни зачастую состоит в том, что какими бы ни были похожими на своих родителей дети, они не есть продолжение тех, кто их создал. В этой истории есть много аспектов, которые хотелось бы рассмотреть. И главное, если получится, не становиться ни на чью сторону.

Заур Газиев

Для меня это ещё и история о том, как человек может оказаться чужим на своей земле и в своей семье. Сколько раз я сам чувствовал себя диссидентом среди людей, с которыми связан кровными узами. А всё потому, что нас сформировали разные обстоятельства. В разные периоды моей жизни это причиняло мне разной степени страдания. И только когда я смог принять правду такой, какая она есть, только тогда смог избавить себя от чувства вины за то, что отличаюсь от них. И всё более-менее встало на свои места.

Джамалуддин, который увидел качество жизни петербургской аристократии, который выучил четыре новых языка, который читал великих гуманистов и просветителей и изучил труды великих учёных, вернувшись не по своей воле домой в Дагестан, увидел родину другими глазами. Он был способен на рефлексии, а люди, к которым он вернулся, – нет. А всё потому, что это были люди, сформированные войной, набегами, борьбой за существование. Агрессия была их шансом на выживание. Джамалуддин же вернулся другим. В детстве его можно было лишить корней и пересадить на новую почву, но со взрослым этот опыт повторить было уже невозможно. Я даже не сомневаюсь, что для него возвращаться назад было больно. И дело не только в том, что к тому времени уже умерла его мама, дело было и не в Лизе Олениной. Дело в том, что его мировоззрение в корне противоречило тому образу жизни, что мог предложить ему отец. Любовь к девушке в его возрасте – это очень важно, и в той среде, которая его сформировала, к этому чувству принято было относиться с уважением. Но у горцев всё по-другому, они – эмоциональные аскеты. Горцы не сострадают чужим. У горцев не принято идти на поводу у своих эмоций. Они, скорее всего, не способны были почувствовать то, что причиняло боль Джамалуддину. Для них жёсткость – это плюс одна опция для возможности выжить, а для него – это проявление дикости. Для людей, сформированных войной, эмпатия – это путь к саморазрушению. На войне убивают, и ты должен быть готов к этому с самого начала. И если ты будешь сострадать, шансов самосохранения будет немного. На войне нет места сомнениям. Война – это либо ты, либо тебя.

***

Я не большой специалист по Лермонтову. Но время взросления Джамалуддина – это время, когда ярче всех писал о Кавказе именно этот поэт. Для русской публики – это было одновременно суровое и романтическое место. Романтизация Кавказа не могла пройти мимо Джамалуддина. Но он ведь прекрасно помнил нравы места, откуда он родом. Да и Кавказ сам по себе очень разный. То, что мог позволить себе Печорин в рассказах у Лермонтова, в дагестанских горах невозможно будет никогда.

Но опять же Джамалуддин растёт в среде русской аристократии и безусловно пропитывается её нравами. Сомневаюсь, что он хотел вернуться назад. Человек, уехавший из Дагестана в 9 лет,очень хорошо помнил быт своей родины. В нескольких источниках я читал, что он готов был принять православие. Может это правда, а может нет. Не важно. Но понятно, что на него никто в этом плане не давил. Позиция Николая I была такой – никого из своей веры не переводить. Традиции, вера, преданность родным корням очень им ценились. Поэтому если кто-то переходил в православие, то делалось это сугубо добровольно. К слову сказать, Джамалуддину разрешалось всё это время носить черкеску и папаху. Глядя на дошедшие до нас изображения этого молодого человека, мы не видим колючего взгляда его отца. Мы видим рефлексирующего молодого человека. Думаю, что если бы он остался в горах и не случилось бы того аманата, то он, скорее всего, стал бы философом, только на основе Ислама. Но никуда он от своей рефлексии не делся бы.

***

Шамиль был суров. Он не задумываясь лишал жизни и врагов, и тех, кто нарушал его законы. Насколько мне известно от наших историков, будучи молодым Шамиль лично убил последнего из хунзахских принцев – сына Баху Бике. И вот во время штурма Ахульго, чтобы спастись, он уже сам должен был отдать своего сына. Мне неизвестно вспоминал ли Шамиль о той истории, когда ему пришлось это сделать. В жизни круги замыкаются, иногда очень причудливым образом. Мне неизвестно, мучало ли Шамиля чувство вины, понимал ли он тогда, что всё в жизни возвращается. Сначала он отдаёт сына в заложники, чтобы Граббе отвёл войска от Ахульго, потом он думает, что его сына истязают на чужбине. И это тоже не добавляет ему счастья.

Кстати, немного повзрослев, его сын регулярно писал ему письма на аджаме. Эти письма переводились на русский язык и оставались в архиве, а аварская версия уходила к адресату. В 1847 году Джамалуддин писал отцу: «Здравствуйте, дорогой и неоцененный мой родитель. В продолжение восьми лет нашей разлуки я не имею никакого известия о вас… Молчание ваше сильно огорчает и беспокоит меня и даже служит причиною, что я не могу учиться так, как следовало бы при всех тех средствах, которые я имею по милости Монарха Русского… Я провожу время приятно и с большою для себя пользою. Еще раз умоляю вас, любезный батюшка, напишите мне хотя бы несколько строчек…»

Шамиль никогда не получит ни этого письмо сына, ни другие его послания. Историки обнаружили письмо Джамалуддина в архиве Отдельного корпуса жандармов, из чего следует, что оно просто не было отправлено. Если сын ничего не знал об отце, то до Шамиля доходили слухи о том, что происходит с Джамалуддином. В решении Николая I воспитать из его первенца российского офицера Имам усматривал жестокую насмешку над собой и мстил изо всех сил.

***

С одной стороны, чувство долга требовало от Шамиля возвратить сына, а с другой стороны, он понимал, что домой вернётся уже другой человек. Кроме того, старшие сыновья всегда конфликтуют со своими отцами. Эдипов комплекс безжалостен. У самого Шамиля также были не самые простые отношения со своим отцом. Поэтому не удивительно, что вернулся из Петербурга 25-летний парень наполненным другим содержанием, нежели хотелось его отцу. Нет сомнений, что Шамиль был сильно разочарован. Ведь люди ждали от Джамалуддина другого. Они хотели от него продолжения молодой версии Шамиля. Для взрослого и ставшего мудрым Шамиля – это тоже было причиной для недопонимания с сыном.

***

Не думаю, что Шамиль не знал, что Джамалуддин, живя в России, готовился принять крещение. Вопрос в том, хотел ли Имам в это верить. Россия, вообще, страна сомнений. Как следует из лекции историка Хаджимурада Доного, отношения Шамиля и его старшего сына после возвращения были напряженными. Тепло Джамалуддина встретили только его братья. При этом Доного не вдавался в причины конфликта Шамиля и Джамалуддина. Хотя, может, и не стояло перед ним такой задачи. Слишком разными были эти два человека. Чем цивилизованнее человек, тем он физически слабее. Тем больше у него внутренних табу, комплексов, сомнений. Тем он уязвимее. Цивилизация его защищает, и у него нет необходимости в навыках физического выживания. У горцев же другие критерии в оценке людей. Да и Шамиль – человек из другого контекста. Перед ним стояла задача выживания, объединения, борьбы с империей, которая готова была лишать его народ веры, привычного уклада жизни, собственной государственности. Конечно, по молодости лет Шамиль не знал, что Российская империя настолько огромна. Он, безусловно, был харизматиком и очень волевым человеком. Это помогало ему удерживать власть, вести людей к победам или на смерть. Но такие волевые люди как родители чаще всего подавляют своих детей. Конфликт поколений в этих обстоятельствах неизбежен. Я не увидел ни одного портрета Джамалуддина, на котором бы он хоть как-то походил на своего отца. Нет у него этого колючего взгляда, везде у него прослеживается взгляд тонкого думающего человека, сотканного из сомнений. Это совсем не тот Атилла, который мог бы повести за собой толпу. Скорее, он – интеллигентный человек, которого ценят за ум, доброту, способность сострадать и поддерживать.

***

Мне ничего неизвестно о том, что Шамиль говорил по поводу Лизы Олениной. Понимал ли он чувства своего сына. Ведь он сам любил своих женщин, и ему это чувство было не чуждо. Не думаю, что проблемой могло стать то, что Лиза была русской. Последняя супруга Шамиля – Шуайнат, насколько я помню, была урождённой православной армянкой. Вопрос в том, насколько он допускал право сына поступить точно так же. Лекарством от любви своего сына к Лизе он выбрал брак с дочерью одного из своих наибов. Что из этого вышло, всем хорошо известно.

Хаджимурад Доного говорит, что Джамалуддин умер от чахотки. Шамиль выписал из России врача, который должен был помочь Джамалуддину, но ничего не получилось –Джамалуддин умер. Умер в селении Карата, а не в родных Гимрах… А даже если бы он выжил, то как бы продолжилась его жизнь в чужом для него месте? Кровные узы не избавляют вас от проблем взаимоотношений. А если человек совсем не такой, каким бы его хотел видеть отец, то это совсем неразрешимый конфликт.

***

Я уже писал о том, что история взаимоотношений Шамиля и его сына – это уровень шекспировской трагедии. И соль её в том, что Джамалуддин был в этой истории гостем из далёкого будущего, которое случится в Дагестане лет через двести. А Шамиль – на своём месте, он герой. Но вот какой была бы участь Шамиля, с его идеей независимого государства, окажись он в Дагестане 200 лет спустя, – большой вопрос.

Там ещё будут годы жизни в Калуге, будут потомки, рассыпанные по свету. Потом будет много чего и с самим Дагестаном. Но всё будет не просто. Спасибо авторам фильма «Аманат» за то, что напомнили нам об этой истории. И даже если они сняли низкопробный лубок, всё равно спасибо. Когда посмотрю этот фильм, обязательно отпишусь.