Фото_Эмиль Паин

Лекция этнографа Эмиля Паина о том, что сегодня происходит с нациями и состоялось ли государство-нация в России

Продолжение. Начало в № 45

Проблема состоит еще и в том, что новый трайбализм породил и новую элиту, радикально оторванную от общества. Кристофер Лэш прекрасно сформулировал эту идею в книге «Восстание элит и предательство демократии». Он показал, что элита, которая всегда отличалась от основного населения по социально-экономическому положению, раньше все же завоевывала свой капитал тем, что ее реноме в локальном и национальном сообществе составляло источник экономического развития. Сегодня дело обстоит иначе. Теперь элита может уже не жить в том же городе, что и остальные, не пользоваться той же инфраструктурой, не хотеть платить высокие налоги в своей стране и стать гражданами другой страны. И это становится проблемой прежде всего потому, что увеличивает разрыв интересов, что очень заметно сегодня в условиях миграционного кризиса. Высшие слои, как правило, позитивно и очень либерально относятся к идее расширения притока населения. Но они за это ничего не платят – они не сталкиваются с мигрантами ни на рынке труда, ни в своих жилищах. А вот те группы людей, для которых новые мигранты являются неблагоприятным конкурентом на рынке труда или нежелательными соседями, выражают свои опасения и недовольство.

Иногда меня спрашивают: «Ну что вы нам рассказываете про нации в век цифровизации, когда существует блокчейн, когда существует Интернет, когда люди могут удаленно заниматься экономикой, живя хоть на Луне?» Я могу вам сказать, что цифровизация – это всего лишь инструмент, который используется совершенно по-разному. А, как выясняется, потребность в сообществах весьма фундаментальна, и меняется лишь форма сообществ. Эрнест Геллнер в книге «Условия свободы» показал, что, например, гражданское общество, которое пока что возникает в крайне незначительном количестве исторических случаев, может заменяться совершенно другими формами сообщества – идеократическими. Он назвал их уммами, имея в виду не только исламскую умму, но и умму коммунистическую. Это также может быть умма националистическая, или русский мир как умма, или феминистическое сообщество – любое идеократическое сообщество, оторванное от общего блага.

Скажем, в Великобритании накануне брекзита был проведен опрос исламского населения, и выяснилось, что до трети молодых мусульман идентифицируют себя не со страной, а со всемирной исламской уммой. Значительная часть бывших наших сограждан, проживающих за рубежом, идентифицирует себя не столько со страной, где они живут, сколько с так называемым русским миром. При этом чаще всего так происходит с теми, кто не интегрирован, не интересуется, отчужден от нового сообщества.

ВОЗВРАЩЕНИЕ К НАЦИИ

В странах, основанных на политической конкуренции, никакая идея не может стать монопольной по той простой причине, что у конкурирующих групп всегда есть возможность создать альтернативу. По мере того, как идея нового трайбализма все больше показывает свои негативные стороны, возникают конкурирующие идеи – идеи возвращения к нации. Например, Курт Хюбнер издал монографию «Нация: от забвения к возвращению»; Френсис Фукуяма, который еще недавно, будучи сторонником идеи конца истории, также считал, что нации умерли, сегодня является горячим сторонником уже этой идеи возвращения. Множество выдающихся обществоведов современности согласны с тем, что нация нисколько не отжила свое, а гражданская идея нации еще и не проявилась как следует нигде в мире. Именно она в ближайшее время будет магистральной.

Когда-то Ренан сказал: «Нации появились, когда-то нации отомрут, но не таков наш век». И я скажу – не таков наш век. Сегодня они абсолютно необходимы. Другое дело, что мир развивается не по рецептам, не по поваренной книге, он развивается методом проб и ошибок. Поэтому крен в одну сторону приводит после к крену в другую сторону, крайние правые порождают крайне левых, крайний космополитизм порождает крайний национализм. И если раньше считалось, что ренессанс идеи нации – это удел слабых, тех, кто меньше всего приспособился к глобализации и модернизации, сегодня мы видим возвращение к ней в развитых странах – в тех же Франции, Германии, Англии. Что такое брекзит? Это возвращение к идее нации. Что такое Трамп? Это тоже возвращение к идее нации: «Я снова сделаю Америку великой». Крайний космополитизм привел к крайнему национализму. И тут уж как повезет! В каких-то странах желание новых национальных идей приводит к появлению партий типа итальянской «Движение пяти звезд», а в какой-то появляется Макрон – тоже человек новый.

Кстати говоря, идея величия – совершенно крамольная для России – на выборах во Франции была доминирующей. В России говорить о величии в либеральной среде ужасно неприлично, только патриоты и охранители могут так делать. Все кандидаты на выборах во Франции так или иначе выдвигали именно эту идею, только в разной форме. Если для Ле Пен величие Франции – это освобождение от диктата Брюсселя, то для Макрона величие Франции – это занятие ведущих позиций в европейском сообществе. Даже выход Англии из ЕС оказался для него благом, потому что теперь вместо английского языка как языка общения в европейском сообществе можно говорить о языке французском. Идея, на мой взгляд, утопическая, но важен сам ход мыслей этого человека.

ЕСТЬ ЛИ НАЦИЯ В РОССИИ?

Последний пример, о котором я буду говорить, – это Россия. Уже не империя, но еще не нация. По поводу России существует множество точек зрения, но я сформулирую две основные. Одна – нация в России есть. Просто надо назвать многонациональный народ, который записан у нас в конституции, нацией, и этого будет достаточно. Это официальная точка зрения, и она проявила себя при создании стратегии государственной национальной политики. Лидер этой идеологии, академик Тишков, он же начальник всей исторической науки в России, полагает, что нация не только есть в России сегодня, нация была всегда, даже когда Россия официально называлась Российской империей. То есть все население страны и есть нация. Вторая точка зрения – Россия не нация, а империя. И это хорошо, и пусть так и будет на вечные времена. Обе эти идеи в сложившейся ситуации мне кажутся неадекватными и не имеющими прогностической силы. Но тут нужно напомнить, что же такое империя.

Со времен Ренана гражданские нации противопоставляют империи. Дело в том, что империи рассматриваются как вертикальные, сугубо иерархические государства, вся власть в которых сосредоточена наверху. Совсем необязательно эта власть приводит к эксплуатации колоний. Наоборот, некоторые колонии в России жили лучше, чем основная территория. Но вся власть – у правителя. В 1809 году Александр I даровал Финляндии те права и привилегии, которых основная Россия не получила и через 100 лет. В 1809 году там уже были конституция и парламент. Точнее, Александр I разрешил сохранить то, что было до него. Но он даровал, а его наследники Александр III и Николай II забрали. В вертикальной системе все полномочия и все возможности у правителя. В нации это – распределенные отношения. Кстати, Ренан говорил о двух типах наций – нации унитарной и нации федеративной. Он говорил о Швейцарии как о нации и федеративном государстве. Так что федерация не противоположна нации. Республика – общее дело – это суть идеи нации. Федеративная республика или унитарная республика – вопрос вторичный.

Однако нация заинтересована в интеграции, а империя веками живет на прямо противоположном принципе – разделяй и властвуй. И натравить одни этнические общества на другие – это способ выживания империи. Вот это разделенное существование было условием сохранения империи. И сегодня, как в былые времена, когда янычары использовались для усмирения, казаков используют для разгона демонстраций. И сегодня этот принцип – разделяй и властвуй – во всех его формах, в том числе весьма конкретных, существует и действует в России.

Так что же такое Россия? Дело в том, что с точки зрения политико-правовых отношений после 1993 года и новой конституции Россия приобрела все формальные признаки государства-нации. Заложен конституционный признак народного суверенитета: «народ – источник власти». Существуют не только формальные, но и действующие принципы избрания всех органов власти в субъектах федерации и в самой федерации снизу доверху. И в 1990-е годы этот принцип реализовывался – были свободные выборы, и к власти приходили не те губернаторы, которые нравились Кремлю. Возникли нормы договорных отношений между центром и федерацией – федеративный договор, договоры между центром и республиками.

Но, как я уже сказал: «Царь дал, царь забрал». В 2000-е годы происходит денонсация договорных отношений – вместо выборов назначаются руководители, и, что самое важное, вместо появившихся в 90-е годы признаков гражданизации общества, следом за изменением условий, начались процессы дегражданизации. По данным «Левада-центра», доля людей, которые считают, что они оказывают влияние на государство, с 1995 года уменьшилась в три с половиной раза. Самые серьезные степени отчуждения общества от власти проявились в республиках России. Это парадокс: республики – лидеры парада суверенитетов, самые строптивые субъекты РФ, от которых ожидали и которые доказывали, что они могут пойти на различные антиправительственные действия. Но сегодня они – самые лояльные, сегодня это – машины голосования, которые могут дать 92% за президента, как Кабардино-Балкария. При этом, по данным «Мемориала», во многих Северо-Кавказских республиках уровень фактической явки расходится с формальной в 3-3,5 раза. Вот к чему приводит отчужденность.

Но демографическая ситуация меняется. Российская империя расширялась и существовала в условиях, когда русское население в национальных окраинах росло. А сегодня оно стремительно сокращается. В Чечне – в 10 раз, в Ингушетии – в 7 раз, и в большинстве республик русское население сокращается. Что из этого следует? Из этого следует целый ряд психологических надрывных комплексов. Скажем, во многих республиках русское население стало жаловаться на то, что его заставляют учить национальный язык, а оно этого не хочет; Путин накануне последних выборов сказал, что национальный язык в республиках не обязателен. Однако в большинстве республик национальный язык титульной нации – государственный. Следовательно, он обязателен для изучения, как и государственный русский язык. Элиты проглотили отказ от избрания своих лидеров – пусть не президент, пусть глава республики. Они проглотили очень многое из того, что происходит в последние годы, но язык – это чрезвычайно болезненная вещь. Отказ от обязательного изучения национального языка вызвал волну протестов там, где ее и помыслить было невозможно. В тишайшей Чувашии, в которой никогда ни при каких режимах не демонстрировался никакой уровень общественного протеста даже в интеллектуальных элитах, пишут открытое письмо по поводу государственного языка. Про Татарию я и не говорю – сам президент республики высказывает недовольство.

Кроме того, империи существовали и могли тысячелетиями жить на условиях распределенных правовых отношений. У нас свой остров, у нас своя территория. Пусть белый царь приезжает, мы ему поклонимся, а сами будем жить по нашим правилам. Но это было возможно в условиях, когда большая часть населения жила там, где родилась. Еще перепись 1926 года зафиксировала три четверти граждан там, где они родились. Сегодня ситуация прямо противоположная. Сегодня большая часть людей переезжает. Миграция ломает условия имперской жизни. Значительная часть притока мигрантов из республик, которых, строго говоря, и нельзя назвать мигрантами, поскольку они такие же граждане России, как Путин, приехавший в Москву из Петербурга, или Собянин, приехавший в Москву из Тюмени, – плохо интегрируется.

Продолжение в следующем номере