Кажется, на наших глазах в экономическую политику возвращается популярный инструмент прошлого века, который, по мнению властей, может оживить экономический рост в России. Накачивание деньгами военно-промышленного комплекса и газовый контракт с Китаем явно рассчитаны на эффект мультипликатора.

Суть его проста: начинаем масштабный инвестиционный проект (например, инфраструктурный или промышленный), для реализации которого понадобятся металл (а значит, руда и уголь), цемент (строительная индустрия), оборудование (машиностроение). Все это нуждается в электричестве (то есть найдется работа для энергетиков) и перевозках (транспорт). Появятся новые рабочие места, дополнительная зарплата и потребительский спрос, который ускорит экономический рост.

Российские власти не в первый раз пытаются использовать мультипликатор. В царской России это был Транссиб. Для его прокладки понадобилось форсированно развивать металлургию, а функционирование этой дороги сыграло решающую роль в освоении Сибири и Дальнего Востока. Государство внесло свою весомую лепту в запуск мультипликатора переходом в 1922 году на золотой червонец. Это был пример наиболее современного типа мультипликатора – не мобилизационного, а институционального.

Но потом пошла череда неудач. Первой из них стала коллективизация сельского хозяйства. Считалось, что такое институциональное «упорядочение» позволит обеспечить приток ресурсов для индустриализации страны. Но на самом деле это был типичный образец использования административного ресурса (принуждения). Да, рабочую силу на многочисленные новостройки удалось вычерпать из деревни, так же как и практически все производимое там продовольствие. Но если бы не запасы золота и экспорт зерна, а также массированный вывоз для продажи за границу музейных ценностей, расплатиться за импортное оборудование и работу привлеченных в СССР иностранных специалистов было бы невозможно.

Не стал реальным мультипликатором и атомный проект имени Лаврентия Берии. Эффект цепной реакции прослеживался только в очень узком и наглухо изолированном от всей остальной экономики сегменте ВПК.

Пожалуй, некоторое подобие успеха получилось в связи с космической программой. Благодаря настойчивости Сергея Королева и экстравагантности Никиты Хрущева мы пользуемся спутниками связи и снимками из космоса, получаем более точный прогноз погоды.

Тем не менее общая ситуация с экономикой становилась все хуже и хуже, несмотря на ритуальные призывы «догнать и перегнать Америку». Реакцией на это стала, пожалуй, еще одна попытка запуска институционального мультипликатора – так называемых косыгинских реформ 60-х гг. (хотели дать больше хозяйственной свободы государственным предприятиям). Но ничего не вышло: Пражская весна 1968 г. насмерть перепугала тогдашнее советское руководство, и наступил застой.

Наконец мы подошли к нашему времени. Начало 90-х было уникальным экспериментом, когда в качестве мультипликатора были использованы институциональные гайдаровские реформы. Несмотря на массу проблем и даже социальных бедствий того десятилетия, сейчас можно с уверенностью сказать, что в целом тренды в сторону экономического и социального прогресса были подспудно заложены. Почему я на этом настаиваю? Как только в начале 2000-х в страну хлынули нефтегазовые деньги, темпы роста и поток начинавшихся рыночных реформ стали сильно впечатлять.

Вспомните хотя бы программу Грефа. Оставалось только умело распорядиться открывшимся окном возможностей и заняться реальной демократизацией политической системы и всей общественной жизни… Однако этого не произошло: к 2010 г. программа Грефа была выполнена только на 40 %. Политическая и общественная жизнь в стране постепенно была поставлена практически под полный контроль власти, свобода СМИ сузилась до разрозненных и немногочисленных островков. Это очень напоминает судьбу хрущевской оттепели и уже упомянутых косыгинских реформ.

Образовавшаяся масса нефтегазовых денег, принесенных ветром в 2000-е, как и во времена брежневского застоя, создала соблазн добиться мультипликативного эффекта просто их раздачей.

Характерные примеры: приоритетные национальные проекты в здравоохранении, образовании, жилищной сфере и агропромышленном комплексе. На них были потрачены весьма солидные ресурсы – сотни миллиардов рублей. Кое-где что-то даже получилось сделать: например, оборудовать медучреждения новой техникой, провести Интернет в школы, но качественного прорыва так и не удалось добиться. Общество по-прежнему обеспокоено состоянием и здравоохранения, и образования, и жилищной ситуацией, и АПК. Более того, в первых двух сферах с очевидностью начинает происходить замещение бесплатности платностью, стоимость квадратного метра жилья и не думает снижаться, судьба фермеров и небольших сельхозпроизводителей незавидна.

И вот на фоне такого институционального загнивания сейчас фактически выдвинута идея двух новых мультипликаторов: накачивание деньгами военно-промышленного комплекса и газовый контракт с Китаем.

Исторические аналогии и тут продолжают работать: что дали Советскому Союзу 70-80-х гг. прошлого века милитаризация тогдашней экономики и огромные инвестиционные проекты по добыче и транспортировке в Европу нефти и газа? Проигрыш в глобальной конкуренции и геополитическую катастрофу 1991 г. – развал СССР.

Конечно, такой финал для нынешней России, я надеюсь, не предопределен. Но уверен, что ожидаемые экономические и социальные эффекты без сопутствующих этим мультипликаторам глубоких и масштабных институциональных изменений достигнуты не будут.

Что мы, скорее всего, увидим? Все ту же вопиющую растрату огромных бюджетных и кредитных ресурсов из-за органически присущих нам фактически действующих «плохих» институтов (коррупция, экспертная и проектная непроработанность, депрофессионализация менеджмента, закрытость информации). Тем более что, например, в ВПК физически исчезают квалифицированные кадры советской закалки, а слабый приток молодых кадров это никак не компенсирует. Появляется и новый фактор, до этого в российской практике встречавшийся только в конце XIX – начале XX веков: резко усилившаяся зависимость от внешних игроков.

Сейчас такой момент в российской истории, когда надо обратиться к здравому смыслу: прежде чем закачивать гигантские деньги в новые мультипликаторы, понять, почему не сработали прежние, и учесть эти уроки. Иначе миллиарды вновь пропадут зря.

Евгений Гонтмахер, доктор экономических наук, профессор

Кажется, на наших глазах в экономическую политику возвращается популярный инструмент прошлого века, который, по мнению властей, может оживить экономический рост в России. Накачивание деньгами военно-промышленного комплекса и газовый контракт с Китаем явно рассчитаны на эффект мультипликатора.

Суть его проста: начинаем масштабный инвестиционный проект (например, инфраструктурный или промышленный), для реализации которого понадобятся металл (а значит, руда и уголь), цемент (строительная индустрия), оборудование (машиностроение). Все это нуждается в электричестве (то есть найдется работа для энергетиков) и перевозках (транспорт). Появятся новые рабочие места, дополнительная зарплата и потребительский спрос, который ускорит экономический рост.

Российские власти не в первый раз пытаются использовать мультипликатор. В царской России это был Транссиб. Для его прокладки понадобилось форсированно развивать металлургию, а функционирование этой дороги сыграло решающую роль в освоении Сибири и Дальнего Востока. Государство внесло свою весомую лепту в запуск мультипликатора переходом в 1922 году на золотой червонец. Это был пример наиболее современного типа мультипликатора – не мобилизационного, а институционального.

Но потом пошла череда неудач. Первой из них стала коллективизация сельского хозяйства. Считалось, что такое институциональное «упорядочение» позволит обеспечить приток ресурсов для индустриализации страны. Но на самом деле это был типичный образец использования административного ресурса (принуждения). Да, рабочую силу на многочисленные новостройки удалось вычерпать из деревни, так же как и практически все производимое там продовольствие. Но если бы не запасы золота и экспорт зерна, а также массированный вывоз для продажи за границу музейных ценностей, расплатиться за импортное оборудование и работу привлеченных в СССР иностранных специалистов было бы невозможно.

Не стал реальным мультипликатором и атомный проект имени Лаврентия Берии. Эффект цепной реакции прослеживался только в очень узком и наглухо изолированном от всей остальной экономики сегменте ВПК.

Пожалуй, некоторое подобие успеха получилось в связи с космической программой. Благодаря настойчивости Сергея Королева и экстравагантности Никиты Хрущева мы пользуемся спутниками связи и снимками из космоса, получаем более точный прогноз погоды.

Тем не менее общая ситуация с экономикой становилась все хуже и хуже, несмотря на ритуальные призывы «догнать и перегнать Америку». Реакцией на это стала, пожалуй, еще одна попытка запуска институционального мультипликатора – так называемых косыгинских реформ 60-х гг. (хотели дать больше хозяйственной свободы государственным предприятиям). Но ничего не вышло: Пражская весна 1968 г. насмерть перепугала тогдашнее советское руководство, и наступил застой.

Наконец мы подошли к нашему времени. Начало 90-х было уникальным экспериментом, когда в качестве мультипликатора были использованы институциональные гайдаровские реформы. Несмотря на массу проблем и даже социальных бедствий того десятилетия, сейчас можно с уверенностью сказать, что в целом тренды в сторону экономического и социального прогресса были подспудно заложены. Почему я на этом настаиваю? Как только в начале 2000-х в страну хлынули нефтегазовые деньги, темпы роста и поток начинавшихся рыночных реформ стали сильно впечатлять.

Вспомните хотя бы программу Грефа. Оставалось только умело распорядиться открывшимся окном возможностей и заняться реальной демократизацией политической системы и всей общественной жизни… Однако этого не произошло: к 2010 г. программа Грефа была выполнена только на 40 %. Политическая и общественная жизнь в стране постепенно была поставлена практически под полный контроль власти, свобода СМИ сузилась до разрозненных и немногочисленных островков. Это очень напоминает судьбу хрущевской оттепели и уже упомянутых косыгинских реформ.

Образовавшаяся масса нефтегазовых денег, принесенных ветром в 2000-е, как и во времена брежневского застоя, создала соблазн добиться мультипликативного эффекта просто их раздачей.

Характерные примеры: приоритетные национальные проекты в здравоохранении, образовании, жилищной сфере и агропромышленном комплексе. На них были потрачены весьма солидные ресурсы – сотни миллиардов рублей. Кое-где что-то даже получилось сделать: например, оборудовать медучреждения новой техникой, провести Интернет в школы, но качественного прорыва так и не удалось добиться. Общество по-прежнему обеспокоено состоянием и здравоохранения, и образования, и жилищной ситуацией, и АПК. Более того, в первых двух сферах с очевидностью начинает происходить замещение бесплатности платностью, стоимость квадратного метра жилья и не думает снижаться, судьба фермеров и небольших сельхозпроизводителей незавидна.

И вот на фоне такого институционального загнивания сейчас фактически выдвинута идея двух новых мультипликаторов: накачивание деньгами военно-промышленного комплекса и газовый контракт с Китаем.

Исторические аналогии и тут продолжают работать: что дали Советскому Союзу 70-80-х гг. прошлого века милитаризация тогдашней экономики и огромные инвестиционные проекты по добыче и транспортировке в Европу нефти и газа? Проигрыш в глобальной конкуренции и геополитическую катастрофу 1991 г. – развал СССР.

Конечно, такой финал для нынешней России, я надеюсь, не предопределен. Но уверен, что ожидаемые экономические и социальные эффекты без сопутствующих этим мультипликаторам глубоких и масштабных институциональных изменений достигнуты не будут.

Что мы, скорее всего, увидим? Все ту же вопиющую растрату огромных бюджетных и кредитных ресурсов из-за органически присущих нам фактически действующих «плохих» институтов (коррупция, экспертная и проектная непроработанность, депрофессионализация менеджмента, закрытость информации). Тем более что, например, в ВПК физически исчезают квалифицированные кадры советской закалки, а слабый приток молодых кадров это никак не компенсирует. Появляется и новый фактор, до этого в российской практике встречавшийся только в конце XIX – начале XX веков: резко усилившаяся зависимость от внешних игроков.

Сейчас такой момент в российской истории, когда надо обратиться к здравому смыслу: прежде чем закачивать гигантские деньги в новые мультипликаторы, понять, почему не сработали прежние, и учесть эти уроки. Иначе миллиарды вновь пропадут зря.

Евгений Гонтмахер, доктор экономических наук, профессор