Папин сервиз

Девяностые. Март 1993 года. Время всплеска национальных движений в Дагестане, стремительного прихода в официальную политику ярких и активных людей из спортивно-криминального мира. Кто-то из них погибнет в борьбе за свою правду, кто-то будет не раз менять шапку на тюбетейку, тюбетейку – на шапку. Соответственно смене власти. Оставаясь при этом возле кормушки. Годы безудержной инфляции и годы, когда сколачивались и таяли безумные состояния. Годы, когда известные, богатые и успешные люди погибали или исчезали бесследно. Годы, когда мы засыпали под автоматные очереди у милицейского поста на кольце в районе джума-мечети в Махачкале.

Саид Ниналалов

Для Кубачи это было время первой волны подъема производства. Мастера, подмастерья, взрослые, подростки – все делали серебряные кольца. Цена на серебро скакала вверх-вниз, чаще – резко вверх. Инфляция не раз съедала всю прибыль, множество колец исчезало в карманах перекупщиков – жителей соседнего селения Кища. Национальные движения, политика, рост религиозных настроений – все это было для кубачинцев очень далекими вещами, впрочем, как и сейчас. Кольца, кольца и кольца. Их перевозили связками на веревке, как бублики, за кольца покупали машины и квартиры, кольца были единственной твердой валютой в Кубачи. Доллары там еще не принимали: «Уберите эти непонятные зеленые бумажки!»

Первые наши партизанские отправки колец в Новосибирск увенчались невиданным успехом. Заплатив за кольцо два рубля, получив за него четыре, мы, как говорится в известном анекдоте, «на эти два процента и жили». «Но, – сказали  нам в магазине, – следующую партию колец без проб мы не примем. И смотрите: пробы должны быть настоящие!»

О пробах мы знали немного. Знали, что кольца должны соответствовать 875 пробе, то есть в килограмме серебряных изделий должно быть 875 граммов чистого серебра. Знали, что левый пробник можно купить на первом рынке. Тогда это уголовно не наказывалось. И это мы тоже знали. Кроме того, знали, что в городе существует инспекция, в которой эти пробы ставят. Там нужно получать какое-то удостоверение, и после этого все изделия можно сдавать на пробирование в эту же инспекцию.

Начали искать инспекцию. Выяснили, что она находится на проспекте Калинина, не так далеко от моего дома, между детской библиотекой и детской стоматологией. А начальник там наш односельчанин Махад Мунгиев, человек из известного рода поэта XIX века Ахмеда Мунги, воспевшего в своих стихах любовь парижских кокеток. Махад был и водителем автобуса, и преподавателем художественного училища.

В это же время к нашему папе обратились из Дагестанского исторического музея с просьбой продать коньячный сервиз, над которым он трудился вечерами последние полгода. Я не знаю, когда наш отец отдыхает: утром – зарядка на море, потом – работа в политехническом институте, затем – работа за верстаком или на даче, вечером –обязательная прогулка в парке. Папино поколение кубачинцев, где бы они ни работали, за редким исключением не прекращало заниматься творчеством. И у папы обязательно что-то было в работе – кинжал, браслеты или рюмки. Бывает, работа не идет, ее откладываешь на потом, бывает, что изделие в твоих руках никак не вырисовывается, получается какая-то поделка. А именно над этим коньячным сервизом папа работал с вдохновением, испытывая удовольствие от того, как слушается его рука, как чистая и нежная стружка металла, завиваясь, выходит из-под резца, как на гладкой поверхности появляется тонкий замысловатый рисунок.

Этот сервиз папа решил отнести на оценку в Союз художников Дагестана. Мы все знаем, как художники, особенно ювелиры, бывают придирчивы к чужой работе, но на этот раз члены комиссии похвалили папину работу. Только председатель Союза художников, человек, далекий от декоративно-прикладного искусства, рассматривая окантовку заполненной узором области рюмки, которая была исполнена в стиле дражировки, тонко прорисованной лесенки, сказал:

— Я знаю, как это вы, кубачинцы, делаете. Бормашинкой!

Не стали мы спорить, пусть думает, как ему думается.

Цена, которую предложил музей, папу устроила. Вопрос стоял только в пробе. Зная, что отец с Махадом одного поколения, что он как земляк поможет с получением регистрационного удостоверения на фирму, мы пошли к нему вместе.

Нас встретил улыбчивый поджарый старичок с пергаментным цветом кожи.

— Заходите, садитесь, сейчас чай налью! Сколько же мы не виделись, Ахмедхан! Это твой сын? Как похож!

— Да, это Саид.

— Ты там же, в политехе? Как дома? Какие новости? Что слышно в Кубачи?

Они заговорили оба, перебивая друг друга, как друзья детства, которым есть что вспомнить. Я приготовился к тому, чтобы задремать с открытыми глазами, к чему привык в бытность мою секретарем комитета комсомола Дагестанского научного центра Академии наук: я «спал» в президиуме, а комсомольцы – в зале во время многочисленных и ненужных собраний. Но задремать не получилось – истории оказались интересными. Одну из них не могу не пересказать.

***

Однажды наш сельчанин, известный ювелир Абдулла Абдурахманов, муж папиной сестры, очень добродушный человек, чья малюсенькая квартира на Ленина вмещала множество гостей, заболел: то ли приступ радикулита, то ли ревматизма, ни встать, ни сесть, ни разогнуться.

— Абдулла, я вечером приду и тебя вылечу, – позвонил  ему бодрый Махад. – Все просто! Берешь обычный морской песок, нагреваешь его на сковородке, заворачиваешь в шерстяное одеяло и кладешь на больное место – все болячки как рукой снимет.

— Ну давай попробуем, – неуверенно ответил Абдулла.

— Попозже вечером я буду!

Был самый разгар купального сезона, идти на пляж собирать песок в толпе отдыхающих Махаду не хотелось. Он дождался темноты, взял видавший виды чемоданчик с металлическими накладками на углах – такие чемоданчики сейчас, наверное, даже на старых чердаках не увидишь. Перейдя по лестнице через железную дорогу на пляж, Махад увидел несколько отдыхающих и выпивающих компаний. Вздохнув с досадой, он пошел вдоль берега моря. Найдя уединенное местечко, он положил на песок чемоданчик и начал руками загребать в него песок. Чемодан с песком оказался неожиданно тяжелым. Махад, кряхтя, пошел с пляжа к Абдулле.

За спиной послышались шаги. Махад занервничал. По темной аллее Родопского бульвара за ним кто-то шел. Махад прислушался – за ним явно шли двое. Он пошел быстрее – двое не отставали.

— Ну-ка, стой, – раздалось за спиной.

Махад побежал. Ставший еще тяжелее чемоданчик, который он не хотел выпускать из рук, больно бил по ноге.

— Стой, стрелять буду! Это милиция!

Кругом ни души.

Милицейская сноровка помогла победить неопытного бегуна. Махад почувствовал, как его сбивают с ног, как наваливаются сверху. Чемодан, однако, он из рук не выпустил, вцепился в него онемевшими до судорог руками.

Они подняли его на ноги. Махад успокоился: перед ним действительно были милиционеры в форме.

— Что у вас в чемодане? – строго  спросил невысокий усатый офицер. – Что вы делали на пляже с чемоданом в такое позднее время? Что вы там искали?

— В чемодане мои личные вещи, – стыдясь  показать, что там находится, ответил Махад дрожащим от пережитого голосом. – Я не обязан вам их показывать.

— Пройдемте в отделение, гражданин! – вмешался второй сотрудник милиции, которого, если бы не форма, легко в этой темноте можно было принять за громилу.

— А что я нарушил? Я законы знаю! – начал заводиться Махад. – Я ничего незаконного не делал.

— Сами пройдете или вас насильно заставить? – видно было, что милиционеру стало сложно проявлять вежливость. – В отделении и разберемся, что законно и что незаконно, и какой клад вы искали на пляже.

В отделении на улице Пушкина Махада с чемоданчиком и его свиту встретил усталый майор.

— Товарищ майор, то ли диверсант, то ли кладоискатель, не поймешь. На пляже что-то в чемодан собирал. Может, рацию какую, может, и клад!

— Откройте ваш чемодан.

— Что вы все от меня хотите? Деньги нужны? Возьмите, но чемодан не трогайте!

— Ты еще и взятку нам предлагаешь?! Лейтенант, открой чемодан!

Чемодан после недолгой борьбы перешел в руки громилы. Майор сказал:

— Высыпай все на стол.

На стол посыпался песок со всем, что могло и не могло быть на пляже – бычки от сигарет, крышки от бутылок.

— Давайте договоримся. Раз вы так хотели забрать то, что у меня в чемодане, сделаем так: одна половина моя, другая ваша. Забирайте! – Махад пальцем провел по куче песка полоску, разделяющую его пополам. – Я согласен.

***

За час с небольшим было рассказано немало историй. Когда-нибудь я их обязательно перескажу. Наконец, разговор приблизился к причине нашего визита:

— Мы пришли к тебе с просьбой, Махад. Вот коньячный сервиз, его берут в музей, как его можно опробировать? И как можно на фирму Саида получить разрешение на пробирование?

— Ахмедхан, ты все испортил! Вечно приходят эти кубачинцы со своими глупыми идеями. Я никому ничего не пробирую. И документы оформлять никому еще не разрешают.

— Махад, есть же мастерские Союза художников, индивидуальные предприниматели, они же пробируют!

На следующий день я отправил в инспекцию нашу бухгалтершу Марину, вооружив ее огромным блокнотом. То ли Махада удивила величина блокнота, или юный возраст Марины, но он дал ей список всех документов, необходимых для регистрации фирмы. Прошел месяц. Я снял ненужное нам помещение, установил там сигнализацию, заключил договор с охранным предприятием. И мы начали пробировать свои изделия. Папин сервиз благополучно ушел в Дагестанский исторический музей.