10133844973

Информационных поводов к интервью с Заидином Магомедовым может быть очень много! Это и команда «Анжи», и его депутатство, и, конечно же, вуз, который он возглавляет уже многие годы. Однако главным поводом всё же стал вуз, тем более что на днях случилось официальное переименование сельскохозяйственной академии в сельскохозяйственный университет. Эб этом и о многом другом в интервью с ним!

Заур Газиев, Магомед Абдулахидов

— Прежде всего позвольте поздравить вас с преобразованием ДГСХА в аграрный университет. В связи с этим хотим спросить, в чем разница между прежним и новым названиями, насколько это для вас было важно?

— Это значимое событие и для тех, кто прошел с нами путь преобразования академии в университет, и для тех, кто работает теперь уже в аграрном университете. Ведь за последние 20 лет из 56 аграрных вузов страны 20 уже стали университетами, остальные пока являются академиями. Это значит, что мы вошли в список авторитетных образовательных учреждений. Путь к реорганизации начался с моего прихода в академию. Тогда я был неопытным руководителем вуза, за советом обращаться было не к кому. Однако я думал над тем, что сделать, чтобы превратить академию в систему образования, гибко реагирующую на вызовы рынка и социально-политической ситуации. При этом я старался сохранить то положительное, что было накоплено до меня, то есть сохранить традиции: это и нравственные принципы, и постоянная работа со студентами, и самое главное — сохранить свои основные сельскохозяйственные направления, не отходить от агрономии и ветеринарии в сторону юриспруденции и неформатных профессий. Согласитесь, многие вузы сделали это ошибочное движение, пополнив свои структуры большим количеством непрофильных, но модных факультетов. Сейчас они столкнулись с проблемой сокращения. А это всегда неприятные увольнения, человеческие трагедии, поиски выхода из затруднительной ситуации.

— В данном случае это смена вывески или шанс для какой-то структурной реформы внутри вуза?

— Говоря языком закона, академия — это учреждение высшего образования, которое занимается подготовкой специалистов узкой компетенции, в нашем случае — сельского хозяйства. А статус университета предполагает много смежных профессий, специальностей, которые раньше были недоступны для нас. Это даёт большие возможности для преобразований в случае перепрофилирования или преобразования факультетов. Мы включили сейчас, например, такое направление, как земельный кадастр. Конечно, его можно было и в институте ввести, и в академии, но мы должны для этого объединить несколько специальностей в одну. Скажем так: агроном, переходя из стадии бакалавриата в магистратуру внутри нашего вуза, может выбрать не две специальности, а стать агрономом-экономистом и получить высшее образование через магистратуру, для этого нужно аттестоваться по большому количеству специальностей. Но у нас их было 5 — 6. Чтобы преобразоваться в университет, нужно не менее 7. Еще в вузе должен быть ученый совет для подготовки докторов наук. Когда мы прошли все аттестации, нам дали право на открытие 3 докторских советов. В основном базовая составляющая вуза была сформирована.

— Что такое нынешний Дагестанский государственный аграрный университет в цифрах, сколько здесь студентов, сколько преподавателей?

— У нас около 6 тысяч студентов: половина заочников, половина очников. Более 800 преподавателей и персонала. В целом ежедневно в стенах вуза находятся около 5 тысяч человек.

— Вы руководите вузом продолжительное время. Как сильно изменилось качество знаний абитуриентов с тех пор, как вы начали работать?

— Я скажу то же самое, что говорят все, кто имеет отношение к вузовскому образованию: качество знаний абитуриентов резко снизилось, в обсуждение этого вопроса, думаю, углубляться не стоит. Мы имеем тех абитуриентов, которых имеем, и других не будет. Именно по этой причине одной из наших задач стало восполнение того пробела, который остался после средней школы. У нас созданы условия, способствующие появлению у студентов стимулов для учёбы. Для студента наш вуз не просто место, где он получит диплом. Для него — это шанс в жизни, социальный лифт.

— Ваш отец, Магомед Мамаевич Джамбулатов, руководил вузом в течение 40 лет, 9 лет был президентом. То есть полвека посвятил этому учебному заведению…

— Да, он пришел сюда сразу после фронта. 63 года в этих стенах — это не только его жизнь, но и моя. Для меня это не просто место работы — это и дом, и храм одновременно. Мой отец многое сделал для того, чтобы институт был наполнен высококлассными специалистами, чтобы он соответствовал уровню своего времени. Мой долг — продолжить его дело, не допустить отставания. Двигаясь именно в этом направлении, мы из консервативного и полузакрытого учебного заведения превратились в вуз открытого типа. Мы вошли в разные ассоциации, например, Ассоциацию прикаспийских университетов и родственных им структур, в их работе мы принимаем активное участие. Ведь очень важно сравнить себя с теми, кто занимается практически тем же самым. Сотрудничаем с астраханскими и казахстанскими коллегами; сегодня ориентируемся на более тесное сотрудничество с коллегами из Азербайджана и Ирана. Эта открытость повысила интерес к нашему вузу, молодые люди увидели, что у нас есть все условия для получения хорошей квалификации.

— В вашем вузе дают знания, благодаря которым человек обязательно будет востребован в жизни общества. У вас есть данные, сколько ваших выпускников устраивается на работу по профессии?

— Да, есть; мы держим связь со своими бывшими студентами, по возможности оказываем помощь в трудоустройстве. К нам часто обращаются работодатели, которые просят порекомендовать им хороших специалистов. Сегодня приблизительно 60% выпускников работают по специальности. Например, зарегистрировать себя фермером — это тоже работа по профилю. Но есть и вполне объективные факторы, которые портят нам статистику: например, на экономическом факультете много девушек, которые выходят замуж, иногда даже на 4 — 5 курсах, и это означает, что какое-то время они не будут работать. Это дает около 30% процентов нетрудоустроенных выпускников. 10 — 15 % уходят в другую сферу, в малый и средний бизнес. Еще один важный фактор — местоположение работы. Например, в Махачкале есть работа по какой-то специальности, а в Дербенте её нет: человек по разным причинам не готов переехать в другой город или район. Так что факторов, влияющих на процент трудоустройства, достаточно.

А ещё для меня важным индикатором в этом вопросе является трудовая мобильность. Буквально за последние полгода мы стали получать запросы на специалистов из Московской области, из других регионов. Дело в том, что вокруг Москвы образованы неплохие агрокомплексы, колхозы и т.д., в большинстве случаев хозяин или руководитель имеет отношение к Дагестану. Вот они и обращаются к нам за специалистами. Мы предлагаем им своего рода резюме или характеристику выпускника. Им нужны порядочные, трудолюбивые, хорошо образованные люди; кроме того, заработав деньги, приобретя необходимый опыт, они обязательно возвращаются на свою малую родину. Это наша национальная особенность. А ведь часто работодатели других регионов не воспринимают дагестанцев в качестве надежных специалистов. Но профессионализм наших людей может помочь преодолеть эту стену непонимания.

Сегодня у нас около 20 писем-запросов из очень серьезных предприятий, в том числе  зарубежных, например из Германии.

— Насколько ваш вуз приспособлен под нужды сегодняшнего дня? Формируя список факультетов, вы учитываете реалии изменяющегося мира? Не надоело выпускать специалистов для архаичного сельского хозяйства?

— Безусловно! Но у этой проблемы есть несколько аспектов. Любой руководитель, который пришел в новую организацию, всегда должен учитывать сильные и слабые стороны той структуры, которую он возглавил. Естественно, он постарается избавиться от того, что мешает работать. Я очень хорошо понимаю, что нам необходимо приспосабливаться под нужды меняющегося времени. И это касается всего — и самого вуза, и тех специальностей, которые мы предлагаем на рынке труда. Я бы с удовольствием начал выпускать специалистов высоких  технологий для сельского хозяйства. Но я считаю, что сегодня мы в Дагестане не совсем готовы к стратегическим системным решениям в этой области. Мы к ним будем готовы лет через 15, когда образуются холдинги, появятся системные и логистические центры, системное производство массовых товарных партий на уровне федерального интереса; когда наберет силу новая экономика, которая уже есть в Европе. Замечательно то, что у нас появилась возможность работать по программе обменов, это выводит наших молодых специалистов на совершенно новый уровень.

— Да, мы знаем, что большое количество ваших студентов регулярно выезжает за границу на практику. Каким образом вам удается находить партнеров, которые их принимают?

— На сегодня у нас есть партнёры в Германии и Израиле, и мы в стадии подготовки договорённостей с ещё несколькими странами. Например, за последние полгода у нас сложились деловые отношения с американцами. Сначала была поставлена задача — вырваться из технологической изоляции: нет у нас ни новых технологий, ни суперсовременных лабораторий. Чтобы сделать наше сельское хозяйство современным, помимо больших денег и технологий, требуются специалисты, а они сами собой не появятся. В первую очередь мы начали работать со всеми видами гуманитарных и культурных обменов студентов. Получили информацию о том, что наиболее открыто и интересно в этой сфере работает Германия. Начали интересоваться, насколько они готовы сотрудничать с нами. Немецкая сторона осторожно отнеслась к нам, так как мы представляем Северный Кавказ. Их беспокоило общественное настроение, наша принадлежность к исламу; и поэтому для начала они предложили нам подготовить человек сорок к тестированию. Из этих сорока человек они сразу отобрали 19.

Тогда я и сам не очень был в них уверен. Взял оператора и переводчика и поехал в Германию делать фильм о немецких фермерах. Немцы, как я и предполагал, очень упрямые люди. Внешне они ничем не отличаются от наших крестьян, но… фермерское немецкое хозяйство стоит от 3 млн. евро! То есть люди они далеко не бедные, но какие фанаты своей профессии! Они верны ей на протяжении всей своей жизни, независимо от возраста, и ни за что не согласятся как-то менять свою жизнь. Фермер у немцев — профессия династическая! И вот к таким людям попадают наши молодые дагестанцы. Первая реакция на нас была весьма интересной: они никак не ожидали, что ребята не пьют и практически не курят. Наши девочки им сразу стали дочерьми: немецкая семья очень патриархальна, консервативна, сельское население придерживается весьма пуританских нравов. Они сначала боялись проявления исламского поведения, но потом увидели в этом позитив. На самом деле, ведь истинно верующие мусульмане ведут себя достаточно сдержанно и без капризов…

Еще меня обрадовало следующее обстоятельство: немецкие фермеры посчитали, что наших студентов второго и третьего курсов можно сразу ставить бригадирами над другими приглашенными практикантами! Ребята имели возможность и набраться опыта, и язык выучить, и заработать… В общем, отношение к нам было просто замечательное! Всем предоставили бесплатный доступ в Интернет; тем, у кого не было компьютеров, выдали их, чтобы ребята могли общаться с родными и близкими… Меня поразил один наш студент. Когда я приехал на ферму, где он работал, юноша увидел меня через стеклянную стенку. Сам он в этот момент занимался доильной установкой, а там было 250 коров! Вижу, что он не торопится мне навстречу. Я удивился. Он пришел через час, извинился и объяснил, что не мог оставить аппаратуру: это не положено по технологии, а еще мог бы обидеться хозяин! «Я, — сказал молодой человек, — уже дисциплинирован так, как немец». Я был горд за него. У ребят там была целая культурная программа: они увидели родину Моцарта, посетили много выставок, побывали на ярмарках. Когда ты видишь, что тебя не эксплуатируют, что ты подчиняешься общему для всех режиму, еще и деньги за это получаешь, то появляется стимул работать еще лучше.

Уже после завершения работы первой партии студентов немцы запросили большее количество практикантов. Затем нас стали приглашать баварцы, о нас узнали и в Дюссельдорфе. В итоге 40 — 50 человек мы стабильно отправляем на практику в Германию. Думаю, этот лимит может увеличиться.

Сегодня трое наших студентов учатся в Венском университете в магистратуре. Двое ребят готовятся отправиться в Лондон. Все студенты и абитуриенты знают о таких возможностях, и у них появилось стремление хорошо учиться, чтобы продолжить обучение или получить практику за границей.

— Куда вы денете этих замечательных выпускников и специалистов, которые прошли практику и стажировку в Германии, в Австрии и в других странах? Очень сомневаюсь, что специалисты такого уровня нужны сегодня в Дагестане!

— Я как ректор всегда выступаю перед теми, кто хочет поехать и кто уже приехал, беседую с ними так, как со своими детьми. Мы работаем над тем, чтобы донести до ребят, что работать можно в любой точке мира и оставаться тем, кто ты есть. Мы даём им шанс, мы буквально открываем для них двери социального лифта. Они должны знать: существует рынок труда, на котором, если ты лучший, тебе дадут работу и будут хорошо платить.

У моего отца была формула: «При поступлении ты должен знать, где ты будешь работать». Многие ребята, окончившие другие вузы, например педагогический, приходят к нам за вторым образованием… А теперь о морально устаревших факультетах. Когда-то Дагестан делал на шерсти серьезные деньги, сегодня же шерсть упала в цене…И что, зоофак нужно закрыть? Нет, мы преобразовали его: из одной версии создали несколько других. Так что у нас нет ненужных специальностей.

— Можно ли говорить о том, что мы — аграрная республика, каков наш потенциал в этой сфере? Насколько, вообще, возможно в наших условиях опираться на сельское хозяйство?

— В советское время, до 85-го года, мы были аграрной республикой; сегодня мы — республика аграрно-индустриальная. Индустрия, которая была основана на госзаказах, очевидно, стала ущербной, и самое страшное, что в этой сфере с тех пор не было модернизаций. А за это время «золотой запас» инженерной интеллигенции постарел. Когда я был на «Авиаагрегате» нынешним летом, увидел там высокопрофессиональных и образованных людей, сегодня такого уровня специалистов вузы уже не выпускают. В сельском хозяйстве мы потеряли колхозы и совхозы, но при этом новые формы хозяйствования не приобрели массового характера. Эффективность использования земли наталкивается на огромное количество разных проблем: не обязательно политических, не обязательно национальных или территориальных — мешает элементарная человеческая косность. Сколько земель, которые не используются, в предгорной и горной зонах! Но, с другой стороны, задействовать их — очень затратное мероприятие. Нет никаких коммуникаций, нет выделенных на это денег и т.д.

— Вот в этом месте вы уже начинаете говорить как политик. Именно для этого вам нужно было стать членом дагестанского парламента, участвовать в политических мероприятиях? Не это ли стало мотивацией к участию в политической жизни?

— Я стараюсь профессионально проявлять себя в той сфере, в которой считаю себя компетентным. Сельским хозяйством занимался всегда и считаю, что пришло время, когда мои знания могут быть полезны Дагестану. Я являюсь ученым, все свои научные работы я делал сам, вникая в каждый процесс. Одним словом, обсуждаемый предмет знаю в деталях. Хочу помогать людям, делающим дело, а разрушителей в нашем парламенте достаточно; дай им волю — и они разрушат что угодно. Вы хотите примеры? Сотни тысяч дагестанцев пьют воду с высоким содержанием мышьяка: в нашем вузе нашли решение этой проблемы с использованием оборудования, которое получило Гран-при в Лондоне. В парламенте я нашел единомышленников, после этого вышел закон о чистой воде, который включен в программу.

— Как часто ваш вуз обращается за советами к людям, которые пытаются найти новые растения для культивирования их в Дагестане; для того, чтобы начать разводить необычных для наших условий животных?

— В этом вопросе мы сами являемся консалтинговой единицей, которая должна возбуждать этот интерес. Приведу простой пример: я привез в прошлом году из Италии семена высокопродуктивной люцерны. Она в год дает семь покосов, а наша — 2 — 3; она больше нравится животным, и самое главное — можно получить с гектара 700 центнеров итальянской люцерны, в то время как нашей — только 350 — 400. Дагестан является лучшим местом в России по выращиванию люцерны. А люцерна — это кормовой «царь» для всего животноводства. Если бы мы просто продавали семена, то уже за счет этого могли бы поднимать экономику. К сожалению, нашей инерции можно только удивляться.

— Грядет вступление страны в ВТО; насколько это опасно для сельского хозяйства Дагестана и страны в целом?

— За экономику РФ в сфере сельского хозяйства я спокоен, хотя и там есть много лоббистов, которые настроены на то, чтобы на российский рынок пришел чужой продукт. Ведь в этом случае становится легче администрировать: всё себе на пользу. А в Дагестане мы ни по одной позиции себя не обеспечиваем. У нас на рынках много зарубежного продукта. Пока не выдавим из собственного рынка эквивалентного по качеству товара производителя другой страны, мы останемся на этом же уровне. Конечно, наши коньяки завоевали свой рынок, и никто не способен подменить их на внутреннем российском рынке, но, например, по сухим винам есть достойные конкуренты. В целом же мы как неэкспортирующая республика в ущербе от ВТО не будем.

— Все знают, что вы очень любите футбол и имели когда-то к нему прямое отношение. Как вы полагаете, стоит ли вкладывать в это такие суммы?

— То, что в республику пришел большой футбол, — заслуга двух людей: Магомедсалама Магомедова и Сулеймана Керимова. Скажу, что для нас это не просто нужно, а необходимо! Это как раз находка для того, чтобы позиционировать себя как общество, живущее в семье цивилизованных народов.

Вокруг футбола уже складывается среда, которая притягивает к себе любителей этого вида спорта. Болельщики «Анжи» — отдельное и очень позитивное явление нашей жизни! Они отказываются курить и пить на стадионе, бросают свои вредные привычки; глядишь, за ними и другие потянутся. Когда во многих развитых странах, чьи футболисты играют у нас, стали смотреть на своих любимцев в майке «Анжи», Дагестан перестал быть синонимом Пакистана, Афганистана, Таджикистана. И это гигантский шаг в идеологической борьбе.

— Вернемся к вашему вузу. Насколько действенна прямая связь ректора со студентом?

— Дело в том, что уровень развития гражданского самосознания сегодня таков, что студент, скорее всего, не верит в возможность прямого контакта с проректором или ректором. Я видел во многих западных вузах максимальную открытость и доступность преподавателей. Я ратую не за то, чтобы профессора хлопали по плечу, в Дагестане так не принято, но при этом дистанцию нужно максимально сокращать. Ведь главная цель нашей работы — это знания студентов. И потом, доверие к государству должно рождаться в вузе, и моя встреча со студентами-первокурсниками начинается с того, что я им раздаю визитные карточки с номером телефона приемной и адресом моей электронной почты. Если у студента есть проблемы, связанные с вузом, дорога к моему кабинету открыта для каждого. Я сижу и в соцсетях, мне пишут мои студенты и не только. Бывает иногда и такое, что ко мне приходит какая-то группа с любого факультета, жалуются, что преподаватель вымогает у них деньги. К сожалению, были такие случаи. Можно преодолеть все проблемы преподавателей двумя способами: первое — это исправительная работа, второе — повышение зарплаты, тогда не будет проблем со взяточниками. За последние полтора года мы подняли преподавателям зарплату в среднем с 9800 до 17 тысяч. Хочется верить, что это как-то повлияло на ситуацию.

— В каких случаях вы жалеете студента и не отчисляете его, а в каких — отчисляете, не задумываясь?

— Есть несколько категорий студентов, о которых мы печемся как о собственных детях: первая категория — это те, кто лишен родительской любви, сироты и полусироты; вторая — дети малообеспеченных родителей, заочники, которые находятся на службе, где есть риск для жизни; профессиональные спортсмены — гордость вуза и т.д. Отчисляем, не задумываясь, тех, кто без уважительной причины пропускает занятия, не выполняет правил внутреннего распорядка (грубит, хамит и т.д.), употребляет наркотики. Мы таких сами выявляем и немедленно от них избавляемся.

— Что вас расстраивает в вашей работе больше всего?

— Расстраивает бессилие: когда не можешь реализовать имеющийся потенциал из-за чьей бы то ни было косности, инертности и равнодушия.

— А что радует?

— Радует то, когда вижу, как растут и взрослеют наши студенты. Когда я вижу, как люди находят себя и свою дорогу в этой жизни. Радует, когда вижу, как каждый год новые студенты входят в наш вуз, и понимаю, что большинство из них обязательно станет достойными гражданами Дагестана.